Так окончил свою жизнь этот необыкновенный человек, в котором сочетались высокие качества души, незаурядный ум, неукротимая отвага, необычайное мужество и глубокая мудрость, — все качества, необходимые для того, чтобы он мог стать одним из наиболее прославленных полководцев, деяния которого история передавала бы из поколения в поколение.

Два часа спустя римляне ушли в свой лагерь. Мрачная тишина, царившая на поле битвы, озаряемом печальным лунным светом, нарушалась только стонами раненых и умирающих, лежавших вперемежку с мертвецами.

По этой равнине бродила какая-то тень, с трудом пробираясь среди бездыханных тел, которыми было усеяно поле.

Медленно и осторожно продвигалась она к тому месту, где дольше всего шел ожесточенный бой.

Когда на нее падал лунный свет, тень искрилась ярким блеском; это был воин, шлем и доспехи которого блестели под лучом луны.

То был, наверное, гладиатор или римлянин, движимый великодушным намерением посетить в такой поздний час эту мрачную пустыню.

Воин долго бродил по полю, пока не дошел до того места, где было нагромождено больше всего трупов и где пал Спартак. Здесь воин остановился; он был мал ростом, но отличался стройностью; склонив голову, он рассматривал одно за другим бездыханные тела, пока наконец разыскал труп предводителя гладиаторов и опустился перед ним на колени; не без труда подняв его белокурую голову, он, как к изголовью, прислонил ее к трупу одного из римских центурионов, которого поразил своею рукой Спартак.

Лунное сиянье осветило покрытое смертной бледностью лицо гладиатора, такое же прекрасное, как и в жизни, и маленький солдат, по лицу которого лились горячие слезы, с громкими рыданиями прильнув устами к безжизненному лицу, покрывал его трогательно нежными поцелуями.

Воином этим, как читатели могли уже догадаться, была Мирца. Когда гладиаторы были окончательно разгромлены и каждый из тех, кто считал, что умирать бесцельно, думал только о собственном спасении, ища его в бегстве, Мирце удалось ускользнуть от тех, кому ее поручил Спартак. Она вернулась на место боя, не надеясь застать в живых ни Спартака, ни Арторикса, но в печальной уверенности, что найдет хотя бы их бездыханные тела и простится с дорогими ей покойниками.

— О Спартак!.. Брат мой!.. — восклицала девушка слабым, дрожащим от рыданий голосом, лаская и целуя лицо Спартака. — Каким довелось мне увидеть тебя! Какое горе! Что сделали они с твоим прекрасным телом! Сколько ран на тебе… сколько крови!..

Девушка умолкла; вдруг раздался стон; он был слышен отчетливее, чем другие стоны, которые в этой мрачной тишине время от времени доносились до нее.

— Неужели я не увижу больше твоего взгляда, так ласково смотревшего на меня! Не увижу больше, любимый брат мой, твоей прекрасной улыбки, сиянием доброты и нежности озарявшей твое благородное лицо? Не услышу больше твоего звучного голоса, дорогих мне слов благодарности за мои малые заботы о тебе!.. О брат мой… о брат мой… не увижу больше, не услышу! О Спартак, любимый брат мой!

И душераздирающий плач снова прервал речь Мирцы, которая все обнимала холодный труп своего брата.

В эту минуту до ее слуха снова донесся стон, может быть более слабый, но протяжнее первого.

Девушка не двигалась, она по-прежнему целовала лицо бездыханного Спартака.

В третий раз послышался стон, и теперь стонавший произнес какое-то слово.

Девушка поднялась, напрягая слух; она услышала, как кто-то с трудом, медленно произнес ее имя.

Тогда она вскочила, дрожь пробежала по всему ее телу, капли холодного пота выступили на лбу, глаза расширились от ужаса, и она громко спросила, сама не зная кого, как будто ее могли тут услышать:

— Во имя богов!.. Кто это?.. Кто зовет меня?

Ответа не последовало.

Мирца замерла неподвижно, взор ее остановился, точно она окаменела.

— Мирца!.. Родная моя Мирца!.. — отчетливо произнес на этот раз умирающий.

— Ах! Что же это? — радостно вскрикнула девушка. — Неужели это ты, Арторикс?

Перескакивая через трупы, она подбежала к тому месту, где лежал, утопая в своей собственной крови, Арторикс. Лицо его было бледное и холодное, время от времени он медленно открывал веки, уже отягощенные сном смерти.

Мирца упала перед ним на колени и, покрывая его лицо поцелуями, кричала прерывающимся голосом:

— О… ты жив… любимый мой, обожаемый Арторикс!.. Мне, может быть, удастся спасти тебя… и я согрею тебя своим дыханием… перевяжу твои раны… перенесу в безопасное место…

От прикосновения пылающих губ и жара поцелуев умирающий очнулся и, чуть приоткрыв угасавшие глаза, произнес слабым голосом:

— Уже… мы уже встретились? Так… скоро? Значит, мы в элисии, моя дорогая Мирца? Но почему… так холодно… в элисии?..

— Нет, — воскликнула в порыве горячей любви девушка, лаская его, — нет, мы не в элисии… Это я, я, твоя Мирца… ты жив… будешь жить… потому что я хочу, чтобы ты остался жив… мне нужна твоя жизнь, правда ведь, ты останешься жить, мой любимый?..

Галл закрыл глаза, как бы боясь, чтобы не исчезло это чудное видение; но горячие поцелуи девушки рассеяли его дремоту, и, открыв глаза, на миг загоревшиеся живым огнем, и обнимая ослабевшими руками шею Мирцы, он прошептал:

— Значит, это правда?.. Я еще жив… и мне дарована… перед смертью… невыразимая… сладость твоих поцелуев?..

— Да, да, тебе, тебе, мой Арторикс… но ты не должен умереть… я твоя… твоя… всем сердцем.

— О, я умираю счастливым!.. Гез… внял моим мольбам…

Голос Арторикса становился все глуше и слабее, усилие, которое он сделал над собой, волнение радости окончательно истощили его последние жизненные силы.

— Мирца!.. — воскликнул он, целуя девушку. — Я… умираю…

Девушка своими устами почувствовала, как задрожали его губы, и, услыхав тяжелое и хриплое дыхание, она поняла, что ее любимый угасает, и прошептала:

— Не умирай… подожди меня… умрем вместе и вместе уйдем в элисий!..

Она выхватила из ножен меч, висевший на поясе Арторикса, и, не дрогнув, твердой рукой вонзила его себе в сонную артерию, откуда ключом брызнула кровь.

— С тобой, — шептала она, крепко обнимая любимого юношу, — я умираю, с тобой войду в обитель блаженных.

— Что… ты сделала?.. — еле слышно спросил умирающий.

— Я разделяю твою судьбу… любимый мой…

Но она говорила уже с трудом: удар клинка разрезал важнейшую для жизни артерию. Девушка еще теснее прижала юношу к своей груди, и, слив свои уста в желанном поцелуе, они оба испустили дух после короткой агонии.

В эту минуту два гладиатора, осторожно шагая по полю, подошли к тому месту, где лежал Спартак, и, подняв его труп, завернули в широкое шерстяное покрывало темного цвета. Один из них держал труп за ноги, другой поддерживал голову» не без труда вынесли они его с поля сражения. Пройдя свыше двух миль, они вышли на дорогу, где их ждала телега, запряженная двумя волами, под присмотром старика крестьянина.

Положив на эту деревенскую телегу тело фракийца, они прикрыли его множеством мешков с зерном, сваленных на земле около телеги, «так что тело Спартака было скрыто от глаз.

После этого телега отъехала; солдаты шли следом за ней.

Эти солдаты были близнецы Ацилий и Аквилий, сыновья Либедия, управителя тускуланской виллы Валерии. По всей вероятности, они везли останки погибшего вождя на виллу любившей его женщины, чтобы избавить от поругания, на которое обрекла бы их наглая дерзость победителей.